Обрывки минувших дней - Арад Саркис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гвоздь… она…
Я не успел договорить, как он взял бутылку водки, налил стопку и выпил. Артур вопросительно посмотрел в нашу сторону, но ничего не сказал.
– Ее нашли в комнате, они принимали…
– Не хочу знать.
Повисшее на мгновение молчание будто длилось целую бесконечность.
– Мне жаль, Вик.
– Мне тоже.
Гвоздь был одновременно в замешательстве и подавлен. Не сказать, что они были близкими друзьями, но как-никак он испытывал к ней чувства. Судя по реакции, может и больше, чем просто симпатия. И ему не представилась возможность узнать ее, попробовать построить с ней что-то. Уверен, именно это его и разрывало изнутри.
Это было жестоко, но он имел право знать, поэтому я не мог не сказать ему о случившемся. Да и рано или поздно он все равно узнал бы от кого-то. Пусть уж лучше от меня. Не знаю, почему, но я так думал. Прав я был или нет, думаю, это уже неважно.
Может мой поступок был поступком эгоиста, но я не нашел в себе сил находиться там с Гвоздем в атмосфере скорби и сожаления, которую я же и принес с собой. Лишь извинившись, будто в смерти Софии была моя вина, я развернулся и пошел прочь, оставив напарника наедине с его мыслями.
IV
После разговора с Гвоздем прошли сутки, и я снова позвонил в больницу. Оказалось, что Ник уже очнулся и чувствовал себя лучше.
Долго не думая, я накинул куртку поверх немытой сто лет футболки и собирался ехать в больницу, как вдруг на мою возню из кухни выглянула мама.
– Ник пришел в себя. Возможно, Эмма тоже, – протараторил я.
– Я пеку яблочный пирог. Отнесешь? Им же можно пирог?
– Наверное, можно… – промямлил я и сразу же подумал: «А после передозировки им разве можно что-то?.. Ничего. Если нельзя, врачи съедят».
Я дождался пока пирог, начиненный яблоками, будет готов. Мама завернула его в фольгу, чтобы тепло никуда не исчезло, и вручила мне пакет.
– Переоделся бы, от тебя скоро пахнуть начнет.
Я взял пакет с пирогом из ее рук и пошел на остановку. На смену одежды не было ни сил, ни желания. Но больше второго. На тот момент меня вообще не заботило, как я выглядел или воняло ли от меня. Единственное, что занимало мою голову, так это, что говорить, когда зайду к друзьям в палату.
Больница находилась в получасе езды на автобусе, который не заставил себя долго ждать. Усевшись на заднее сидение, я положил пакет с пирогом себе на колени и тут же почувствовал его тепло. Всю дорогу до больницы он меня грел, пока я наблюдал в окно за размеренно протекающей жизнью города.
Погода стояла ясная. По небу плыло несколько темных тучек, но снега они не предвещали. Уже можно было почувствовать, как солнце начинает греть, однако зимний холод все еще не хотел отступать.
Потихоньку город оживал: продавцы, не торопясь, обставляли свои красочные лавки, у кондитерских магазинчиков вывеска «Закрыто» менялась на «Открыто», супермаркет открыл свои двери покупателям, улицы перестали пустовать. Каждый куда-то спешил, был чем-то занят. От всего этого я почувствовал что-то наподобие хорошего настроения, если это можно так назвать. На некоторое время внутри меня перестало штормить.
На секунду мне показалось, что я увидел Августа. Увидел ли? Мне все еще было необходимо его присутствие, хоть я и убедил себя в обратном, хотя не уверен, что получилось. Все время, пока я молчал, пока хранил все в себе, до жути хотелось сломать что-нибудь, или подраться, что мне удалось аж дважды, или выкинуть стол в окно, выпрыгнуть за ним и с яростью его кромсать. Мне было жизненно необходимо выпустить все скопившееся внутри озлобленность и возмущение.
Я ведь должен был заметить, что с ними что-то не так. Я должен был увидеть, что есть проблема, попытаться им помочь. Ей помочь. Но, видя, в каком состоянии близкие мне люди, понимая, что они мне врут, я оставался слеп и туп настолько, что даже не понял, что они влезли в неприятности, если наркотики вообще можно хоть как-то классифицировать как «неприятности», а не «бедствие» или «катастрофа». Я винил себя. Да и сейчас виню, потому что не смог спасти ее. Не захотел.
«Надо на кладбище. Может он там? Определенно там».
Я решил в какой-нибудь день сходить на могилу Августа, вдруг он ждал меня именно там.
Больница представляла собой семиэтажное здание из белого как свежий выпавший снег кирпича, от чего создавалось чувство стерильности уже на территории госпиталя. Как только я прошел через автоматические двери внутрь здания, в нос ударил неприятный больничный запах. Это был букет из фенола, которым дезинфицировали все и вся, смрада болезней, мочи и лекарств. С детства не любил эту вонь. Я никогда не понимал, как некоторым людям может нравиться этот мерзкий запах. Ситуацию усугубляло то, что в последний раз я был в этой больнице в день смерти Августа, поэтому внутри появилось необузданное желание сбежать как можно скорее.
– Добрый день, – поздоровался я с медсестрой в бирюзовом халате, подойдя к регистратуре.
Это была женщина лет пятидесяти с короткими и кучерявыми волосами, выкрашенными в светло-фиолетовый цвет, а на носу ее красовались очки в голубой оправе и с толстенным стеклом. Она медленно оторвала свой недовольный взгляд, по всей видимости, с медицинских карточек пациентов, над которыми работала, и направила его в мою сторону, явно не собираясь отвечать на приветствие и ожидая, что я скажу дальше.
– Пару дней назад к вам поступили два студента с… – я запнулся на секунду. – С передозировкой.
– Да, были такие. А вы кто им? – устало произнесла она.
– Близкий друг, – почему я не соврал как по телефону?
– Не такой уж и близкий, раз не уследил за ними. Ничем не могу помочь, посещать могут только родственники, – ее взгляд снова занялся медицинскими картами.
Во мне появилось бешеное желание броситься на нее и разорвать на части, уничтожить, сжечь заживо эту тварь. Я возненавидел ее так, как никого в своей жизни. И это всего лишь за то, что она произнесла вслух правду, которая не давала мне покоя.
Видимо, как-то почувствовав мой обиженный и злой взгляд на себе, она снова посмотрела на меня.
– Ладно, парень, не
